Наша задача здесь — осветить содержание и формы искусства, созданного европейским Западом в различные участки того периода, за которым закреплено обозначение средневековья. Удачно или нет, имя это присвоено приблизительно (границы исторических больших периодов не могут быть точными) полуторатысячелетию II/III — XV вв., которое лежит между падением Римской империи (а с этим последним — концом «классической древности») и так называемым новым временем'. Содержание и формы искусства средневековья в своем богатом разнообразии и живой смене отразили реальные комбинации производственных отношений и бурную подчас игру общественных сил.

Остановим на минуту взгляд на крайней сложности социальной базы этого искусства. Наблюдателю, проникающему в мир новых деятелей средневековой Европы — круг северного варварства — только вместе с римским легионом и греко-римским этнографом, наблюдателю, который может ознакомиться более систематически только с обществом, уже подчинившимся римскому влиянию, трудно подсмотреть во всей рудиментарности подлинное •его существо. Более непосредственно о нем скажут не «письменные свидетельства», но надолго опережающие их голоса вещей (язык искусства, таким образом, здесь, как и везде, древнее языка письменной речи). Период, о котором осведомляют только эти последние, в которые вводит только археология, данные, принятоназывать «преисторией». Ее данные, так же как и первые неясные указания письменных источников, создававшиеся под впечатлением первых встреч римлян с варварами, рисуют общество доклассовое, в состоянии текучем, со слабо обозначившимся социальным расчленением. Но мы должны помнить, что рождение средневекового западного общества, с которым вдвинулись в оборот истории новые территории и народы (это территории к северу от Альп, Пиренеев и Балкан; это берега Атлантического океана и Северного моря; бассейны больших и малых рек — Рейна, Дуная, Роны и Сены; это племена иберов и басков, кельтов и германцев, венгров и западных славян), совершается в грандиозном крушении средиземноморского греко-римского мира, пропитанного цивилизациями: древних восточных монархий. Мы должны помнить, что социально и художественно средневековье живет наследством этого мира, ищет путей среди его развалин и (как в переносном, так и в прямом значении) строит свое здание из его материалов.

В социальном же отношении Римская империя представляла картину классового крупнокапиталистического общества, опирающегося на основу рабского труда, во многих отраслях, в частности в области артистической, высококвалифицированного, со сложной системой дифференциации. Таковым был этот рабский труд почти с самого начала его применения. Подчинив вооруженною рукою культурные общества Греции и Востока, римская система фактически отдала в бесконтрольное распоряжение владыки хозяйственной жизни, римского магната, большую, технически часто высокую рабскую силу завоеванных стран.

И если под конец Римской империи разложение железного ее строя частью освобождает многие социальные элементы и группы, чтобы наполнить огромные, иногда миллионные, ее города настоящим пролетариатом, за плату продающим свободные руки, то сельское поместье, латифундия (а между огромными латифундиями преимущественно был поделен римский мир, и таким он вступил в средневековье), долго еще и в значительной степени живет трудом рабским. Лишь постепенно — в этом характернейший процесс уже средневековой хозяйственности — при падающей интенсивности производства, возрастающем натуральном характере хозяйства ослабление рабства, с одной стороны, и втягивание в зависимость крестьянской свободы — с другой, создают промежуточный крепостной труд. С омертвением и запустением городов в III и IV вв. режим крепостного поместья станет основным режимом средневековья.

Здесь, в средневековом поместье, частично рядом с римским магнатом, но все решительнее сменяя его, во главе становится новый владыка и организатор хозяйственной жизни и интересующей нас здесь жизни искусства. То барщинный двор варварского короля, военного вождя, крупного королевского чиновника (а под их защитой большой монастырь и епископская «курия»). Захватив в новом обществе власть над оружием, собрав вокруг себя воинственные дружины, обеспечив союз с церковью, они приводят от себя в зависимость земледельческий труд — отныне главный источник хозяйственных ценностей. Так создается режим, за которым закреплено имя военного феодализма.

Среди руин империи, «разнося» и подбирая «кости Рима», новый хозяин налаживает свой быт подчас в рабском подражании

быту предшественника своего в римской вилле. Он хранит его писцовые книги, его кадастр и похищает мраморные колонны его дворцов и храмов, чтобы убрать ими свои, заимствует его мастеров и стиль.

И, однако, сквозь подражание, бессильное и неловкое, а потому более поражающее несходством, чем сходством, облик нового общества скоро дает себя почувствовать в ряде более или менее ярких обнаружений.

II если в дальнейшем, после периода варварской анархии, -вновь организованная (с IX в.) в огромную Западную империю (она опять называет себя Римской, но сверх того Священной) Европа под управлением императоров Каролингов и Оттонов даст законченную картину общества с чрезвычайно характерным для всего строя (см. ниже) художественным выражением, то эта картина, в самом зените своем имеющая глубокие зияния — глубокие провалы, начинает изменяться уже с конца Х в. Изменение станет видимым и сильным с новым разложением «имперского священного единства», с мощною тягой странствий и сношений с далеким Востоком.

Здесь уместно подчеркнуть, что для жизни и искусства всего огромного периода средневековья характерно влияние той организованной силы, которая в известном аспекте представляется в нем доминирующей,— религии и церкви.